это еще одна не твоя,
еще одна не я,
гликодин, весна, глаза молчаливые такие, зачем, зачем
ты меня еще помнишь.
а я стала ничем, банальным таким ничем, розововолосым, вместо русого, которое ты знал.
про меня больше сказано в моей мед карте, и если ты не знаешь, что я читаю, ты ничего обо мне не знаешь.
Бродский не расскажет, как грусть заставляет делать глупости, когда знаешь, что ничего не вернуть, пытаться найти тот холодный декабрь, и руки в варежках, согретые твоим дыханием.без куртки бежать в пустоту, и снег в лицо, и страдания уязвленного самолюбия.
утром просыпаться и не понимать, бросаться на кухню босиком за тобой, втискивать больное сознание в холодный пол, и рассказывать о своем одиночестве недоеденной овсянке, все все все мое стало не моим.
Самое страшное, это когда уже ничего не болит.


я помню как мы смеялись, плакали, кричали, болели орви. отпечатавшаяся в снегу ключица двора, свернутые ребра  у немой стены, обещай ударить вместо поговорить,
и утром уходи.

осень складывает вдвое на холодной постели, память вышивает крестиком на запястьях, улицы в сентябре как после лоботомии. с капельницей дождя,
вспухшими венами, узором тоски. исколотый зонтами воздух, вспоротый асфальт, как неуместная эпитафия.
Отсутствие как ангина. бесконечная. с осложнениями. после стольких лет я все помню. каждое слово записано на ладонях чернилами. каждый новый человек у меня - моя будущая
мертвая история, будущая ночь с молчаливыми глазами, со сбившимся дыханием, каждый новый  - еще один мой не ты.

это ответ на твой недавний вопрос как дела.